Его мышцы взвыли, и Портиос поджал губы в гримасе боли. Полуголодное существование в лесах и разрушительное влияние его ран не позволили ему восстановиться. Тугая зарубцевавшаяся кожа натянулась на его истощенном теле, когда он двинулся вверх.

Боль была невероятной, но столь же сильной была воля Портиоса. Он закинул левую руку на стену из бревен. Его ногти сквозь перчатки впились в дерево. С помощью правой руки, он двинулся выше, нащупывая щели между двумя бревнами. Когда, наконец, Портиос ухватился за грубо спиленную верхушку ограды, он почувствовал сочившуюся сквозь перчатки теплую влагу. Его руки оставили на дереве темные полосы. Он продолжал двигаться с осторожностью, проверяя, чтобы за ним никто не следил. Наконец, Портиос свалился на стену и лежал неподвижно. Он весь дрожал, и его перчатки были жесткими от запекшейся крови, но он был внутри.

В этом был секрет новой жизни Портиоса: полное равнодушие к любому порогу боли и готовность отправиться туда, куда другие не осмеливались. Он довольно давно жил со своим уродством, чтобы отказаться от такой роскоши, как страх или тревога. Чего ему было бояться? Его собственно тело было кошмаром, хуже смерти.

Единственным часовым в поле зрения был сидевший в дощатой караульной будке в двадцати шагах вдоль стены человек. Помятый шлем в виде котелка был натянут на глаза, и он знатно храпел. У его ног валялся глиняный кувшин. Часовой не собирался просыпаться в ближайшее время.

Портиос подкрался к будке. Вытянув из кронштейна факел, он швырнул его на утрамбованную землю снаружи ограды. Тот погас. Держась подальше от храпящего часового, Портиос присел на корточки в тесной будке и осторожно стянул с рук окровавленные перчатки. Он ополоснул перчатки в грязной воде пожарного ведра часового. Поднимая брошенный глиняный кувшин, Портиос услышал, как внутри плещется жидкость. Он вылил ее на руки. К сожалению, это было не вино, а бренди, и оно серной кислотой запылало на его поврежденных руках. Ругательства кипели у него в горле, но Портиос с трудом подавил их, тряся пылающими руками, чтобы высушить их. Закончив промывание, он сунул за пояс мокрые перчатки и выскользнул из караульной будки. Портиос спустился по лестнице на землю.

Самустал ночью был оживленным. Звон ударявших по наковальням молотков кузнецов смешивался с бессвязными криками шумных пирушек и звуками разбивающихся бокалов. Лаяли собаки и кричали ослы. Портиос надеялся, что не повстречает каких-либо животных. Органы чувств людей были слабыми по сравнению с эльфийскими, так что коварные мародеры вроде Самувала и его лейтенантов держали при себе в Квалинести своры свирепых гончих. Собаки могли увидеть или почуять эльфа там, где человек никогда бы не смог.

Искусные беседки Бианоста были порубаны, а его знаменитые сады превращены в пастбища для боевых коней. Грациозные фонтаны, встречавшиеся на каждой площади квалинестийского города, были разрушены, и их чаши завалены мусором. Повсюду висела та же мерзкая вонь, которую он почуял, когда еще был в лесу снаружи города.

Доказательства мародерства и насилия были повсюду. В окнах на уровне улицы любого из домов не осталось стекол, и проемы были заколочены. Если кто из изначальных их обитателей и остался, они не осмеливались показывать какие-либо признаки жизни мародерствовавшим снаружи бандитам. Некоторые дома были сожжены, оставив лишь обугленные остовы, словно зияющие рты трупов. Запах огня все еще цепко держался за развалины. Каждая канава была забита обломками камней, горелыми бревнами, битой посудой и бесчисленными крысами, живыми и мертвыми.

К счастью, оставался один ориентир: башня ратуши. Портиос узнал, что невольничий рынок располагался на центральной площади города. Ратуша выходила фасадом на площадь. Используя башню в качестве ориентира и держась самых темных переулков и боковых улиц, он направился к площади.

Его остановил ярко горевший костер посреди перекрестка двух широких улиц. Освещаемая им, громко беседовала четверка вооруженных бандитов.

«Пойдешь на казнь?» — спросил один.

«Не могу», — ответил второй. — «Дежурю у ворот».

«Плохо. Будет, на что посмотреть».

«А, это же не настоящая женщина, так, эльфийка».

Портиос застыл.

«Хотя, будет зрелище, достойное, чтобы взглянуть. Лорд Олин приказал содрать с нее живьем кожу. Он вызвал огра аж из Разбитых Земель, чтобы правильно это сделать!»

Раздался грубый хохот, и третий бандит добавил: «Олин знает, как отправить послание! Она помогла бежать из клетки дюжине рабов, и пыталась ускакать на собственной лошади лорда Олина, когда ее поймали!»

Снова послышался хохот. Бандиты обменялись скабрезными замечаниями, безграмотными предположениями об анатомии эльфов в сравнении с людьми. Портиос почувствовал, как его изначальный гнев перерос в холодную ярость.

Первый бандит махнул рукой в сторону лежавшей в нескольких метрах от них на земле вне зоны освещенности темной кучи.

«Как там он?»

Один из его товарищей подошел и пнул кучу ногой в сапоге. Портиос понял, что бесформенная груда лохмотьев была живым существом, лежавшим на мостовой лицом вниз.

Бандит вернулся и доложил: «В отключке, но все еще дышит».

Они заспорили, следует ли им привести пленника в чувство. Очевидно, эти четверо чересчур энергично допрашивали его, и бедолага потерял сознание, неспособный вынести подобные муки.

Портиос обогнул костер, держась глубокой тени. Добравшись до лежавшего ничком, он встал на колено и перевернул его.

Несчастный пленник был эльфом почтенного возраста. Он был жестоко избит. Портиос поднял ему веко, чтобы проверить, жив ли тот.

На него смотрела голубая радужная оболочка, зрачок расширился от ужаса. «Спокойно. Я не причиню тебе вреда», — прошептал Портиос.

«Не выдавай меня», — задыхаясь, произнес эльф, как и Портиос, на квалинестийском. — «Мне нужна эта передышка».

«Кто ты?»

«Казант, когда-то советник лорда мэра».

«Почему они пытают тебя?»

«Они ищут казну», — Казант с трудом сглотнул. — «Она была спрятана еще до их прихода».

«Почему не сказать им, что они хотят знать?» — Городская казна не может стоить таких страданий.

В глазах пожилого эльфа вспыхнула гордость: «Сам Беседующий поручил мне оберегать ее».

На мгновение, Портиос подумал, что бедняга имеет в виду его, но, конечно же, Казант говорил о Гилтасе. Он был восхищен старым советником, терпящим такие муки во имя чести, но что это делалось во имя Гилтаса, раздражало Портиоса. Пусть Гилтас и был сыном сестры Портиоса, но это не стирало с него пятна людского происхождения его отца, Таниса Полуэльфа.

За те секунды, что в голове Портиоса проносились эти мысли, выражение лица Казанта изменилось, и он схватил Портиоса за руку. С удивительным приливом сил, он подтягивался вверх, пока они не оказались глаз к глазу.

«Милорд! Это вы? Вы вернулись!» — он с трудом ловил воздух, его окровавленное лицо озарилось радостью. — «Сокровище в небе!»

Портиос сделал ему знак молчать, но урон уже был причинен. Когда старик упал замертво, бандиты повернулись и увидели незваного гостя. Они закричали на него, но он растворился во мраке, без труда ускользнув от их неуклюжей погони.

Милорд! Вы вернулись!

Узнал ли старый эльф Портиоса даже сквозь маску? Или это был последний бред? Иногда умирающим даровалось больше чем зрение смертных. Так или иначе, убийство Казанта стало еще одним из множества актов насилия в городе, свидетелем которых стал Портиос. Очень скоро придет час расплаты.

Было уже около полуночи, когда он добрался до городской площади. Рыночную площадь опоясывали ряды деревянных клеток, загонов для рабов, ожидавших своей очереди перед площадкой. Загоны были пусты. Аукционная площадка представляла собой деревянную платформу в восточном конце площади, лицом к резиденции лорда мэра. На этой прочной платформе шести метров в длину и трех метров в ширину, вдоль длинной стороны были установлены пять не менее крепких столбов. С каждого столба свисали толстые железные кандалы.